LT: Когда вы переехали в Америку и с чем это было связано?
БОРИС ЛИСИЦЫН: Это произошло в 1996 году — нестабильное время и для нашей страны, и для нашего народа, в том числе и для деятелей культуры. Просто всё разваливалось. Союз композиторов, например, перестал существовать, и никто не понимал, что будет дальше. В один момент моя жена, бывшая в то время в гостях в Сан-Франциско, совершенно случайно выиграла грин-карту, или вид на жительство в США, и перед нами встал вопрос: уезжать или нет. Исходя из ситуации, когда людям тяжело было выживать в стране, мы рискнули и поехали в США. Должен отметить, что в наши дни я хоть и нахожусь в Америке физически, душой я до сих пор в Новосибирске, потому что здесь живут мои друзья, знакомые музыканты — это моя родина. Я постоянно слежу за местными новостями, концертами, и частью своей сущности я всё-таки всё ещё пребываю здесь.
Для вас понятие Родины особенно важно?
Я считаю, что для любого человека, который осознаёт важность чести, совести и достоинства, это понятие одно из главных. Родина, как мать, — у человека одна, и нельзя её менять. Можно жить на расстоянии, но в душе всегда хранить и беречь свои корни.
Переехав в Америку, я понял, что одна из главных задач для композитора — не потерять себя и в чём-то отличиться от всех остальных. Переезд помог мне осознать, что сибирские корни тоже могут быть интересны, если их правильно использовать.
Работает ли в Америке поддержка современной академической музыки?
Американская система поддержки композиторов несравнима с российской, но она направлена в основном на своих авторов. В этом смысле они молодцы: они поддерживают свои национальные интересы. Там существуют разнообразные фонды, премии, но для получения этой помощи нужно пройти через их систему образования и иметь связи или раскрученное на международном уровне имя. И было бы хорошо, если б Россия заботилась о своих композиторах, а не о ком-то другом, потому что у нас есть коллективы, которые с большим усердием исполняют и пропагандируют музыку американских авторов, но почему-то при этом они не играют сочинения своих авторов. Как в Америке финансируют своих композиторов, так и Россия должна поддерживать своих, причём это должны делать и регионы.
В этом плане Транссибирский арт-фестиваль продвигает местную культуру?
Сложно оценить масштабы и результаты фестиваля, потому что это процесс замедленного действия, который в любом случае принесёт свои плоды в будущем. И замечательно, что проект Вадима Репина поддерживается и финансируется местным правительством, потому что он выходит на мировой уровень, представляя новосибирских композиторов и исполнителей. Я очень благодарен организаторам фестиваля: трудно найти деятеля такого масштаба, как Вадим Репин, — он из простого музыканта превратился в профессионала и общественного деятеля, для которого по-настоящему важны музыка и Родина. Он заботится не только о своём финансовом положении, но и о музыкальном развитии всей России и нашего региона.
На фестивале вы впервые представили своё произведение «Музыка моря». Как вы оцениваете прошедшую премьеру?
Весь концерт, частью которого было моё произведение, прошёл просто феноменально. Очень сложно сделать что-то более грандиозное, чем это было: дирижёр Туган Сохиев исполнил Пятую симфонию Шостаковича так, как здесь в Новосибирске она давно не звучала, Вадим Репин изумительно отыграл концерт Прокофьева, отлично прозвучала и моя музыка. Я впервые слышал исполнение Тугана Сохиева — он просто гениальный дирижёр, который делает невероятные вещи. На генеральной репетиции мы пытались изменить некоторые моменты в трактовке исполнения моего произведения, но получался хаос. Мы вернули всё как было, но уже не было времени проиграть это полностью, и до концерта я находился в ожидании чуда. И оно действительно свершилось благодаря великолепному дирижёру, благодаря нашему замечательному симфоническому оркестру.
С этими музыкантами, кстати, мы дружим очень долгое время — с некоторыми я сотрудничал ещё во времена учёбы в музыкальном училище. Поэтому я прихожу в оркестр как к себе домой, потому что я всех знаю и всех люблю. И я знаю, что они выложатся на концерте на полную, что и получилось — это ещё одно подтверждение высокого класса нашего оркестра и желания музыкантов сделать всё как можно лучше.
Вы посвятили своё произведение Арнольду Кацу?
Да, и на это есть несколько причин. Мы работали с ним на протяжении многих лет, и он был для меня первым наставником и близким человеком. Поэтому после того, как он ушёл, мне хотелось отдать ему должное. Первое, что я мог сделать для этого, — написать музыку в знак памяти. И ещё: в прошлом году мы побывали в месте, где хранится его прах, и нам оно показалось не особо достойным памяти Арнольда Михайловича, это тоже смотивировало меня. А когда я начал думать о море, появлялись аналогии с ним. Причём это не просто море: это может быть жизнь, путь с преодолением бурных волн. У Арнольда Михайловича была непростая жизнь, в которой тоже приходилось бороться. Это море соотносится и с его личностью, и с личностью каждого из нас, потому что музыка, кому бы её ни посвящали, всё равно абстрактна.
На фестивале вы представляли новосибирскую композиторскую школу. Скажите, в вашем творчестве традиции сибирской и русской классики играют большую роль?
Традиции — это великая вещь. И важно понимать, что они основаны не на чём-то частном, а на глобальном опыте всей нации. Это не тот случай, когда Глинка, например, что-то сделал, и все стали подражать ему. Он делал это исходя из того, что был частью русской музыкальной культуры. И другие, кто творил позже, следовали этим же посылам, но развивали их по-своему. Наша культура сильно отличается от других. Для французов интересны детали, и это заложено в их культурном менталитете. А Россия живёт по-другому: нам нужно пространство, дух. И в этом наша традиция. Тем не менее всегда нужно искать свой голос.
Я понимал это и раньше, но осознал только в Америке. Если ты на кого-то похож или что-то копируешь, то особой ценности не представляешь. Поэтому я, как любой современный автор, пытаюсь найти свежие способы работы с музыкой, потому что у каждого композитора должен быть свой голос.
Вы как раз находитесь в постоянном поиске: пишете и в симфоническом, и в театральном, и в хоровом жанре. С чем увлекательнее работать?
У меня хорошо получалась музыка с вокалом: камерно-вокальная или оперная. В 30 лет у меня уже было написано три оперы, но потом сменилось время, всем стало не до этого, и в эту сторону я уже не вижу смысла двигаться, потому что опера — очень масштабный жанр, на который нужно тратить годы. И если она никому не нужна, то я не совсем уверен, что готов тратить столько времени, чтоб потом обнаружить, что всё было впустую. Мне кажется, что сейчас более эффективны небольшие работы, в том числе симфонические и камерные, а опера для меня — пока закрытый жанр. Будем надеяться, что только пока.